Юлия Марушевская об объемах коррупции, популярных схемах ухода от фискальной нагрузки и редко встречающихся честных судьях

Пригласив за стол, признается, что любила проводить здесь время в студенческие годы: Марушевская окончила Киевский национальный университет им. Шевченко по специальности филология.

Она отодвигает фрукты, которые не доела, и жалуется фотографу, что сегодня у нее несимпатичные туфли. Милая беседа, которая так не вяжется с ее должностью.

С лета прошлого года Марушевская работает в команде одесского губернатора Михаила Саакашвили. А в октябре 2015‑го возглавила Одесскую таможню.

Тогда скептики заявляли: молодая девушка не сможет реформировать структуру, которая годами была главным источником контрабанды и махинаций с импортом-экспортом в Украине. Оппоненты губернатора объясняли ее карьерный взлет тем, что муж новой главы таможни связан с мэром Львова Андреем Садовым. Сама Марушевская называет это назначение политическим.

За четыре месяца она доказала: изменить таможню и остановить контрабанду способен и хрупкий филолог. Правда, если он работает в связке с губернатором и прокурором области.

Теперь Марушевская знает, сколько миллионов стоил ее пост раньше, и хорошо разбирается в схемах минимизации таможенной нагрузки. О чем и рассказывает НВ.

Пять вопросов Юлии Марушевской:

— Ваше наибольшее достижение?
— Это не достижение, но я горжусь своим первым образовательным проектом, который я сделала в университете. Он касался профессиональной ориентации студентов.

— Ваш наибольший провал?
— Я жалею, что отложила свою диссертацию.

— Какая книга из последних прочитанных произвела на вас наибольшее впечатление?
— Куда движется мир Ярослава Грицака.

— На чем вы передвигаетесь по городу?
— Преимущественно на такси или на служебной Skoda Octavia.

— Кому бы вы не подали руки?
— Я вообще не обязана подавать руку, я же девушка. Это у меня исключительно под настроение.

— В начале марта премьер Арсений Яценюк раскритиковал деятельность Одесской таможни.

— Это сознательная акция, направленная на то, чтобы ликвидировать любую возможность изменений на таможне из‑за нежелания потерять контроль. Сейчас много компаний, которые не желают платить взятки и хотят, чтобы процессы шли быстро,— они переходят в Одесскую таможню. Понятно, что есть люди, которым это не нравится.

И это неправда, что Одесская таможня не дала сверхплановых поступлений в бюджет,— за январь-февраль мы принесли 183 млн грн. Это более 90 млн грн, которые уже пошли на ремонт дорог [начнется в середине марта]. Заявление премьера — откровенная манипуляция с цифрами, наезд и желание просто уничтожить ту прозрачную систему, которую мы стараемся построить.

Мне говорили, что должность председателя Одесской таможни в былые времена стоила $5 млн

— У вас сейчас проходят проверки СБУ. Это следствие заявления Яценюка?

— Это реакция системы, сначала думавшей, что тут детки сидят, которые что‑то себе напридумывали и играются. А когда появились результаты, начался жесткий прессинг, давление и угрозы. Сейчас в отношении нас открыли уголовное производство из‑за того, что мы хотим внедрить прозрачную IT-систему на таможне. Нас хотят лишить возможности двигаться вперед.

— Вы на днях встречались с министром финансов Натальей Яресько. Обсуждали эти моменты?

— Да, я обращалась за поддержкой, и у нас получился довольно адекватный и конструктивный разговор. Главные инструменты, которые мы обсудили,— возможность повышения заработной платы за счет предоставления платных услуг. Это внедрение системы свободного окна.

То есть Яресько готова нас поддержать, но в зависимости от того, какие у нее будут полномочия. Поэтому пока непонятно, что происходит.

— Когда вы пришли на таможню, какие существующие там проблемы вас больше поразили: кадры, оборудование?

— Я бы определила две основные проблемы: коррупция и бюрократия. Причины коррупции — это зарплата 1,3 тыс. грн у рядового таможенника и огромная системная возможность принимать субъективные решения. А бюрократическая проблема заключается в том, что сами процедуры и процессы не выработаны настолько, чтобы быть безупречно быстрыми, без лишних задержек и манипуляций.

— Что успели сделать?

— Наша основная цель в том, чтобы сделать таможню сервисом, и в этом направлении мы сделали все шаги. Среди них — работа таможни по цене договора. Наибольшие проблемы и коррупция возникают из‑за манипуляций с таможенной стоимостью. Человек приходит с контейнером обуви и хочет его растаможить не по цене этой обуви, а по цене носков. И есть несколько путей, как это можно сделать: подмена кода товара, изменение веса, подделка документов. А еще существует такое понятие, как средняя цена в базе данных цен, и очень часто она порождает манипуляции.

— Но индикативные цены в 2008 году ввели именно для того, чтобы предотвратить попытки импортеров занижать стоимость ввозимых товаров.

— То, о чем мы с вами говорим,— это стандартная практика ГФС, таможенной службы. Это прописано в Таможенном кодексе, и здесь мы никакого новаторства не внедряем. Если наш таможенник хочет подтвердить цену, если у него возникает сомнение, то он обращается в соответствующие органы, и запускается бюрократический процесс.

Но мы хотим доверять бизнесу и той цене, которую предприниматели указывают в своих документах. И первым шагом было предложение, чтобы товары, имеющие сертификат происхождения из 30 стран — таких как США, Канада, Новая Зеландия, Австралия, государства Евросоюза,— с которыми налажен диалог, с которыми мы можем проверить данные, не гнали по средней цене в базе, а растаможивали по стоимости, указанной в контракте.

— Но вы оставляете за собой право обращаться в страну, откуда поступает импорт, и проверять справедливую стоимость сделки?

— Да. Это уже дало результат: за месяц работы по такой схеме у нас на 10% вырос товарооборот с этими странами. И таможенное оформление по цене, указанной в инвойсе, уже на 20% выросло по сравнению с предыдущими месяцами.

— С октября увеличились поступления благодаря этому?

— Мы не можем говорить о том, что увеличились поступления. Вообще, ситуация с бюджетными поступлениями, планами, тем, как формируются эти планы,— тема для отдельного разговора.

Вот существует Одесская таможня. Мы имеем средний показатель [сборов] в 1,1 млрд грн в месяц, а нам дают план — 1,3 млрд грн. Как это понять? Это просто какой‑то инструмент манипуляций, потому что бизнеса ведь больше не становится. Фактически таможенников ставят в условия, когда им надо не по справедливой цене взимать налоги с бизнеса, а требовать больше.

Это происходит из‑за того, что в стране нет системы постаудита, из‑за того, что большинство денег собирается на таможне. В Украине таможня дает 40% налоговых поступлений, тогда как в цивилизованных странах — 15–17%, а то и меньше. Лучше бы эти деньги собирать уже на местах, с бизнеса, который растет и развивается, либо путем постаудита, если есть какие‑то проблемы.

— Почему?

— Должно быть так, что часть [налогов] собирается на таможне, но основное — внутри страны, ГФС и всеми другими институтами. А у нас получается так, что на таможне удалось взыскать платежи, а дальше практически вся Украина существует как серая зона, где нет ни единых баз, ни нормальной возможности отследить историю, где исчезают контейнеры или целые компании.

Допустим, приехал товар из Китая, и бизнес декларирует, что это обувь за $2. Сделаем вид, что доверяем ему, но только при условии, что будет постаудит. Тогда я могу быть уверена: если мы не получили эти платежи, то они будут получены как налог на прибыль,— посчитают, что привез за $2, а продал за $20. А сейчас получается так: все, что здесь [на таможне] собрали, фактически мы потеряли [на внутренних рынках].

— С тех пор как на Одесской таможне ввели вместо индикативной цену договора, вы успели понять, насколько были справедливы индикативные цены?

— Наиболее справедливой является цена контракта, по которой товары куплены. Проблема в другом: мы основываемся на этой цене, а в других областях таможни позволяют себе пропускать товары по другой, за взятку. А потом скрывают эти декларации для того, чтобы не опускать базу [цен] по всей Украине. У нас такого сделать нельзя, и сейчас это вызывает небольшой отток грузов, что естественно. Но в то же время есть приток порядочного, “белого” бизнеса — для него мы создаем улучшенные, упрощенные, более быстрые и удобные условия.

— Какие компании уходят с Одесской таможни на другие по коррупционным мотивам?

— Это так называемые площадки — ряд компаний, их более 150, крупные импортеры-посредники. Они закупают товар оптом для мелких предпринимателей. Часто сами не знают, что везут. Они могут покупать без документов, растаможивать большое количество товаров с несуществующими документами. Мы знаем названия этих компаний, знаем, какие отошли [от Одесской таможни].

— Они пытались договариваться с вами?

— Были попытки выйти на контакт с моими помощниками. Пытались, например, документально оформляться на другой таможне, а физически оставлять товары на Одесской.

Это компании, обладающие огромными финансовыми возможностями. Там цифры могли быть до $50 тыс. [взяток] за сорокафутовый контейнер с одеждой. Это сумасшедшие деньги, которые распределялись как взятки, в частности между теми, кто работал на таможне. Иногда это происходило в формате ежемесячных дополнительных зарплат. Были инспекторы, которые специализировались исключительно на оформлении конкретных компаний, руководители департаментов, задействованные во всем этом.

Обычно на Одесской таможне сложнее всего было честному бизнесу

— Сколько такие конторы платили таможенникам?

— Напрямую мне никто не сказал. Я спросила в одной частной беседе, сколько надо платить рядовому инспектору вместо нынешних 1,3 тыс. грн (со всеми надбавками), чтобы не воровали. Ответ — 25 тыс. грн. Это говорил человек, работающий не в Одессе, а на границе в сельской местности. Как я понимаю, это и есть уровень жизни, к которому они привыкли.

Мне говорили, что должность председателя Одесской таможни в былые времена стоила $5 млн. И представьте себе, что люди на этом посту более трех месяцев почти никогда не удерживались. До меня было 14 руководителей таможни — это за последние два года. То есть здесь, очевидно, был такой объем [коррупции], что за два-три месяца эти деньги “отбивались”.

— Сколько вы передали дел в прокуратуру или правоохранительные органы по коррупционерам-таможенникам?

— Сейчас Давид Сакварелидзе стал прокурором Одесской области, мы постоянно сотрудничаем и ведем диалог. У прокуратуры есть доступ ко всей необходимой документации. Там большое количество дел, где‑то свыше тысячи. Но довести до логического завершения их очень сложно, когда нет работающих судов.

У нас был такой случай: надо было сделать проверку. И чтобы получить определение суда, мне Давид сказал: нужно ехать к какому‑то некоррумпированному судье в каком‑то районе, который даст это определение, так как местные судьи этого не сделают. Вот система, в которой приходится работать.

Наше законодательство прописано так, что просто воровать и сложно за это наказывать. Если даже есть съемки того, что человек берет взятку, или у него дома нашли деньги, но процессуально что‑то не так сделано — деньги немеченые или запись сделана без разрешения суда — это не считается доказательством, и человек не будет наказан.

— Какие схемы уже разоблачили?

— Сейчас разбираем ситуацию со складами и конфискатом. Одесская таможня не имеет собственных складов, они частные. Туда отправляют конфискованные товары. Бывает так, что конфискован товар какого‑то бренда, и бренд требует его уничтожения, но склад максимально затягивает процедуру. В итоге может оказаться, что товара уже нет на складе, он куда‑то исчез или сгорел. А на деле перепродается. И это — огромный бизнес.

Еще очень популярна схема с контрабандой, когда товар приезжает в Одесский морпорт и там оформляется транзитная декларация. Затем он едет в Молдову, оттуда — в Приднестровье. Там товар из контейнера переупаковывается в какие‑то бусики, сумки и пересекает границу с Приднестровьем на севере Одесской области, где есть разрешение переносить определенное количество груза некоммерческого назначения. И эти челночники — целая группа людей,— по сумочке, по бусику перевозят товар без всякой уплаты пошлины. Затем уже на украинской территории это все собирается и едет на рынки.

Подобные операции невозможны без прикрытия со стороны рядовых таможенников.

— А какие схемы еще используются?

— Распространено явление, с которым сложно работать,— подмена кода товара. Везут зубную пасту, договариваются с таможенниками и фиксируют какой‑то зубной порошок по более низкой цене. Но сейчас у нас работает аналитическая группа, которая в режиме онлайн все это отслеживает. Шаг за шагом преодолеваем.

Еще есть массовые растаможки: например, 40 контейнеров оформлены за 13 минут. То есть инспектор очень быстро и незаметно проводит большое количество грузов по предварительной договоренности. У нас же по закону таможенное оформление должно проходить в течение четырех часов. Но перед тем, как оно состоится, проходят еще “торги” — люди встречаются с таможенниками и договариваются о цене, по которой будет все оформлено. Иногда вообще домой друг к другу ходят.

Обычно на Одесской таможне труднее всего было честному бизнесу. Мы боремся против постоянной безосновательной остановки грузов. Сейчас у нас количество досмотров сократилось на 10% за последний месяц, после того как мы подписали меморандум с силовыми структурами. За месяц до этого таможенники произвели 1.762 досмотра, но нарушения обнаружили лишь в 26 случаях.

— Недавно вы присоединились к системе электронных госзакупок ProZorro. Что‑то сэкономили?

— Мы планируем осуществлять все закупки только через ProZorro. Хоть бухгалтерия и отбивалась, но я объяснила, что это эволюция, она неизбежна и будет по всем госорганам. Мы уже сделали первые закупки — топлива, дров, корма для служебных собак. Фактически на каждой сэкономили около 30%.

— Зачем таможне дрова?

— У нас есть таможенные посты, которые до сих пор отапливаются дровами и пользуются туалетом на улице… Ну, мы еще туда доберемся. А 30% — это 22 дня дополнительного отопления для одного пункта пропуска.

Материал опубликован в НВ №10 от 18 марта 2016 года